Деревню охватили. Следовало думать, что захваченные врасплох не все успели убежать, а попрятались тут же, в деревне.
Взошло солнце. Обыск дал хорошие результаты: через полчаса трех человек уже вели к штабу, около церкви.
– Чья банда? – спросил у одного из них комиссар.
– Горленко! – ответил хмуро, не поднимая глаз, здоровый лохматый детина.
Их заперли в крепкую деревянную баню и поставили часового.
Курсанты разбрелись по хатам и с жадностью закусывали хлебом, молоком и салом.
– Хозяин! – спросил Владимир, – есть у тебя деготь?
– Зачем тебе? – удивился Сергей.
– Сапоги истрескались.
– А пошукай, дэсь було у двори трошки, – ответил нехотя старик, но сам не пошел, очевидно опасаясь оставить избу на солдат.
– Пошукай. Вот чортов старик, где у него тут пошукаешь, – ворчал Владимир, очутившийся на дворе богатого мужика. – Сколько барахла разного навалено. Разве только вон там в углу, – пробормотал он, заметивши под навесом, позади каких-то сломанных ящиков, корзинок и повозок, небольшой бочонок. Но дегтя в бочонке не оказалось, и он хотел уже вылезать, как взгляд его упал на маленький блестящий предмет, валяющийся на полу. Он нагнулся и поднял самый обыкновенный, изогнутый в виде буквы «Г» разрывной капсюль от русской гранаты.
Владимир внимательно и подозрительно осмотрелся. Он заметил под снопом, прислоненной к стене конопли, кольцо от небольшой дверки.
«Ага»! – подумал он и, осторожно выбравшись, быстро побежал к своим.
– Что-то подозрительно! – согласились товарищи, и, захвативши винтовки, отправились во двор.
Они растаскали хлам в стороны, откинули сноп и распахнули небольшую дверку, должно быть от бывшего курятника.
– Эй, кто там?! Выходи!..
Молчание.
– Может быть там никого и нет, – проговорил Николай и, наклонивши винтовку, заглянул в темноту.
Раз!.. два!.. три!.. бахнули один за другим револьверные выстрелы, и из двери стремительно бросилась черная фигура.
Владимир ударил прикладом по голове, а Сергей крепко схватил за руки. Николай же, покачнувшись, неуверенно ухватился за край телеги и, не удержавшись, упал, – он был ранен.
На выстрелы со всех сторон сбежались курсанты. Бандита связали, а Николая осторожно перенесли в избу.
Пойманный нагло смотрел на окружающих. Когда вывернули его карманы, то в них нашли письмо, приказ и желто-голубой значок. – Это был офицер, прежний штабс-капитан, а теперешний атаман, – Горленко.
Николай был тяжело ранен. Пришел фельдшер и установил, что пуля пробила верхушку правого легкого и засела где-то возле лопатки.
…И когда у каменной стены церковной ограды перед отделением курсантов, хмуро опустив головы, встали четыре человека, Сергей холодно и твердо произнес слова роковой команды…
А на другой день, после трехнедельного скитания, эшелон быстро уносил их домой – в Киев.
Запыленные, загоревшие, с маршем прошли возвратившиеся курсанты по городу.
Встреча была устроена торжественная. Даже начальник курсов пробормотал несколько приветственных слов, поздравляя их с благополучным возвращением.
На следующий день были похороны убитых товарищей. Среди огромного скопления народа Сергей на мгновенье увидел Эмму. Она внимательно всматривалась в проходящие ряды и, казалось, кого-то искала.
Он был в строю и потому сказать ей ничего не мог.
Николаю сделали операцию и вынули круглую свинцовую пулю.
– Эдакая мерзость застряла, – сказал доктор, взвесивши ее на ладонь. – Сразу видно, что из дрянного револьвера.
Когда Сергей выходил из курсового лазарета, ему передали, что его хочет видеть какая-то девушка.
Он спустился в садик и увидел там Эмму. По ее похудевшему лицу и по беспокойному взгляду не трудно было догадаться, о чем она хочет спросить.
Сергей, не дожидаясь расспросов, рассказал ей все сам.
– Ему теперь лучше?
– Да… Вот что, – добавил он немного подумавши, – вы приходите дня через три, и мы вместе к нему сходим.
Эмма ответила благодарным взглядом.
Здоровье Николая начало значительно улучшаться, и через несколько дней он уже мог слегка поворачиваться со спины на бок.
Эмма пришла, как они условились, – после строевых занятий. У входа в лазарет надели белые халаты и прошли к Николаю.
– Мы к тебе сегодня в гости, – проговорил входя Сергей.
Николай радостно взглянул на него.
– И ты пришла? – спросил он Эмму.
– Пришла, – смеясь ответила она.
– А как же дома?
По лицу Эммы можно было видеть, что это обстоятельство теперь беспокоило ее мало.
Сергей вышел, а они долго и оживленно болтали, как хорошие старые друзья.
– Ты изменилась, Эмма, – заметил Николай.
– Может быть, Коля. Я так много думала за последнее время.
– О чем?
– Обо всем! Досадно становится. Жизнь течет так скучно. Кругом что-то делается, кипит, а тут – все одно, все одно и то же. Помнишь, – улыбнулась она, – как ты на меня из-за петроградских работниц рассердился?
– А зачем же ты тогда спорила, – заговорил он после некоторого молчания, – а зачем в церковь… Глупая девочка! – вдруг закончил он мягко, точно большой человек, выговаривающий маленькому ребенку.
Когда они прощались, то Николай крепко пожал ей руку и сказал полусерьезно-полушутя:
– Думай только больше и глубже и обо всем!
– Сначала о тебе, а потом обо всем.
– Почему? – и он мельком поймал ее глаза. Она чуть-чуть улыбнулась, хотела что-то от дверей добавить, но не сказала и вышла.
Был праздник; утром поверки не производились, и многие повставали несколько позднее, чем обыкновенно. Утро стояло жаркое, солнечное, и курсанты разбрелись по роще и садику, прогуливаясь и отдыхая.