Вернулись обратно.
– Вот только насчет деревни-то зачем ты им пыли напустил? – спросил Николай.
– Чудак! Как только Макар Щелкач узнает, что люди заболели, он поймет это по-своему, а то обстоятельство, что отряд, уезжая, собирается сжечь это гнездо, заставит его поторопиться донести во-время атаману. Я, брат, хочу, чтобы уже наверняка.
В лагере курсантов, с наступлением сумерок, началось сильное оживление. Заранее выбрали позиции, измерили дистанции, вырыли и замаскировали окопчики для пулеметов. На рассвете из секретов прибежали курсанты и сообщили: один о том, что банда заходит в деревню, другой о том, что банда подходит к оврагу, лежащему в двух верстах.
И еще тише прилегли цепи и еще безмолвнее притаились пулеметы за увядшей листвой мнимых кустов. А серая полоса на окраине неба ширилась и светлела.
Атаман шел вместе с отрядом со стороны оврага, Карась занял деревню.
«Уж не подохли ли они?» – подумал атаман, когда они беспрепятственно приблизились меньше чем на версту к мельницам.
Но в это время несколько редких выстрелов послышались со стороны лагеря, и пули зажжужали где-то высоко в стороне.
«Ну и стрелки!» – подумал он и густою цепью быстро повел банду вперед, туда, откуда защелкали редкие и совершенно не достигающие цели выстрелы.
Захлебываясь от радости и предвкушая богатую добычу, бандиты, гуще и гуще смыкая цепи, уже чуть ли не толпами неслись вперед.
– Ого-го-го! Бросай винтовки!
– Мухи дохлые!
Горя от нетерпения, из окраины деревни, бегом, чуть ли не колоннами, бросилась банда Карася с ревом:
– Даешь пулеметы!
– Дае-ешь…
Но тут взвилась голубая ракета, и раздался грохочущий могучий залп, слившийся с рокотом четырех, направленных в самую гущу, пулеметов.
Огорошенные такой неожиданной встречей, бандиты дрогнули и залегли; но расстреливаемые метким огнем по заранее измеренным дистанциям, в панике бросились бежать. Убегающие люди Карася напоролись на засаду и заметались, бросаясь через огороды и плетни.
Разгром был полный. Через час отовсюду стали возвращаться запыхавшиеся и обливающиеся потом преследовавшие бандитов роты.
Весь день разыскивалось и собиралось оружие с убитых. Дорого обошлась эта операция атаману. Сам он скрылся, но среди трупов оказались Оглобля, Черкаш, а также атаманова Сонька. Она лежала посреди небольшого болотца с простреленной головой. В сумке нашли флакон одеколона, пудру и дневник; в нем под рубрикой «моя месть» в списке лично ею уничтоженных врагов значилось – 23 человека.
Далеко по окрестным селениям пронеслись вести о смерти Могляка, Оглобли, Черкаша, Соньки и Сыча-мельника и о разгроме их шаек.
Банды притихли и разбились на кучки, ожидая лучших времен, так как ползли отовсюду слухи о поражениях красных на фронтах и об успехе белых.
Прошло уже около месяца с тех пор как отряд уехал из Киева. За это время он совершенно оторвался от прежней жизни и потерял почти всякую связь с курсами.
И потому с огромной радостью сегодня встретили весть о том, что их телеграммой вызывают срочно в Киев.
Все отлично знали, что не пройдет и несколько недель, как снова придется выступать с оружием против одного из бесчисленных врагов, но тем не менее по городу сильно соскучились.
Слишком уж напряженно-живая и интересная была в то время там жизнь.
Через два дня отряд подходил к станции, где живо погрузился и без задержки помчался к Киеву.
Очевидно машинист огромного американского паровоза и начальники мелькающих станций имели на этот счет особое приказание. Потому что еще рано утром курсанты радостными криками приветствовали показавшийся город.
Когда высадившийся отряд в порядке подходил к курсам, он неожиданно столкнулся с другой только что подходящей колонной своих товарищей, возвращающихся после боев под Жмеринкой.
С обеих сторон раздалась приветственная команда «смирно», а затем громкие крики «ура» и радостные возгласы, заглушаемые звуками музыки. Запыленные больше чем когда-либо, загоревшие, с честью выполнившие свой долг, обе стороны с гордостью встречались со своими товарищами. Вызванная неожиданной встречею волна горячего энтузиазма прокатилась еще раз по рядам молодых бойцов. И радостные крики ширились, росли, проникали вместе с потоком серых шинелей и громко раскатывались по стенам обширного корпуса.
Курсанты быстро переоделись в разложенное каптерами по постелям новое обмундирование. Умылись и отправились вниз, на торжественный обед. В большой столовой было прохладно и хорошо. На покрытых скатертями столах стояли цветы и приборы. Играла музыка. Ботт отыскал тут Сергея, радостно пожал ему руку, и они долго беседовали, прислонившись к основанию каменной арки, на которой нарисованный во весь рост Красный Кавалерист рубился с белым офицером.
Только по возвращении в Киев Сергей узнал, что Радченко пропал без вести и что начальник курсов на свободе. К счастью предательство еще не успело осуществиться. Сергей, посоветовавшись с Боттом, решил: установить слежку за Сорокиным и если не удастся выследить его сообщников, арестовать его одного. А Николай пошел к Эмме.
Солнце уже скрылось за горизонтом, когда Николай завидел знакомый беленький домик. Прошел уже месяц с тех пор, когда он убегал отсюда ночью, нагруженный поклажей наподобие ночного разбойника.
Вот и калитка. Но войти туда он теперь не мог, – нужно было оградить Эмму от каких-либо подозрений. А потому он подошел к плетню со стороны жилого переулка и, остановившись под кустом акации, стал наблюдать.